…- Хочешь угостить меня пивом? Замечательно. Но я пью только светлое.
- Ха-ха! Считаешь себя хорошим? В смысле, предпочитаешь свет тьме?
- Нет. Просто моя жизнь почти такая же прозрачная и бессмысленная.
- А о чем ты мне будешь рассказывать?
- О бессилии. Можно назвать этот рассказ «Комната».
- Комната, комната… Где-то я такое уже слышал или читал…
- Верно. У Сартра.
- Точно! Но это же плагиат!
- Не я первый решил своровать у него. Знаешь, кто такой Воннегут?
- Да, конечно.
- Тогда слушай…

Комната.
Я оглядываюсь и вижу вокруг себя четыре стены. В комнате нет ни единой двери и только одно окно, через которое по-детски робко подглядывает за нами свет. Четыре тяжелых цементных стены и еще более тяжелый потолок. Они настолько массивны, что даже мне становится не по себе. Единственное, что напоминает мне об иллюзорности препятствий на моем пути – это земляной пол. Он рыхлый и теплый, и его нежность я ощущаю всей поверхностью своих закованных в цивилизацию стоп.
Вокруг меня – мои любимые люди. Те люди, о которых я чаще всего думаю, и о которых я действительно переживаю. Их совсем немного, но совершенно определенно - среди них есть новые лица. Я люблю их и ощущаю себя ответственным. Чувствую себя замечательно. Бессмертность и всесильность – не совсем верные слова, но именно они первыми приходят на ум. Они смертны своей жизненной неподвижностью статуи. Я бессмертен своим умирающим движением человека. Я смотрю любящими глазами в их опустошенные каменные глазницы и знаю, что я обязан их спасти. Спасти от неминуемой смерти, воплотившейся на этот раз чудовищной пастью бомбы в центре комнаты. Взрослее их непомерной вечности камня. Умнее их необъятной разумности поколений. Я открываю окно и пытаюсь убедить их вылезти из адской комнаты. В их глазах отражается непонимание, ибо я говорю на языке им чуждом. Значение каждого моего слово им понятно, но каждый из них понимает слова по-своему. Громом звучит бесчеловечное проклятие Эпикура. Смехом отражается веселое понимание Платона. Все это приводит меня в неистовство. Я подлетаю к фигурам и начинаю хлестать их по щекам. Если они не хотят это понять, то вобью это знание в их тела силой. Я наношу удары все чаще и чаще. Они не отворачивают лица, отвечают смиренной неподвижностью. Я вкладываю в удары все больше и больше силы. Но с каждым движением все становится бессмысленней и бессильней. Из их каменных глаз ручьями извергаются слезы. И это не слезы боли, но слезы ужаса и прошения. Мое бешенство выдает истину, и теперь они знают, какая опасность поджидает их, и умоляют своим тараторящим безмолвием спасти их. Их молчание отдается сокрушающими ударами сердца в моих ушах.   
Я поднимаю голову и вижу это непомерное страдание в их пустых глазах. Если я не смог убедить их и не могу заставить верить, то я просто спасу их, спасу своим  героизмом. Я хватаю одну из статуй и пытаюсь вытащить ее, но не могу даже сдвинуть ее, хотя бы на сантиметр. Все потому, что они пустили корни в эту благодатно теплую, рыхлую землю. Они закоренели в этой комнате. Они погрязли в этом мире вымышленных  стен. И я каждой частичкой тела ощущаю теперь свою беспомощность. Тысячью атмосфер навалилось на меня бессилие и бессмысленность этой вселенной. Я впадаю в безумие. И мне открывается все наследие разумности античного космоса. Падаю на колени и начинаю безудержно рыдать. Я останусь с ними в этой комнате, и своим бессмертием плоти буду убивать их каменную жизненность, которой они заставляют существовать меня. Я больше ничего не хочу, кроме того, чтобы они знали – я люблю их. И я рыдаю им непрерывным воем «я люблю вас, люблю вас», а они своим отрывистым молчанием отвечают мне взаимностью.
Бомба приходит в движение и начинает медленной походкой наступать на них, а я знаю, что не могу это остановить. И бросившись ей под ноги, она великодушно переступает через меня. И смотрю на эту чудовищную картину, и вижу, что те люди, которых я считал высеченными из камня, сделаны на самом деле из воска. И под леденящим огнем смерти они начинают медленно таять, исчезая из моей жизни. А я, такой бессмертный и всесильный, стою в уголке комнаты, и словно беспомощный ребенок, топаю ногами и обливаюсь слезами.
А те люди, о которых я чаще всего думаю, и о которых я действительно переживаю. Те люди, которых я действительно люблю, медленно тают из жизни сквозь мои всесильные детские пальцы, обжигая мою кожу и сердце. А все что мне остается – стоять в уголке и бессильно топать ногами, захлебываясь собственными слезами и пуская слюни…

…- Послушай, это уже десятая кружка. Я хотел тебя угостить, но не хотел, да и не хочу, тебя спаивать.
- Рразви ты щих щитаишь, что я напился?
- Послушай, дорогой мой, ты уже с трудом слова выговариваешь, разве это не достаточный показатель?
- От ответ вопропсом на ворос – не является ответом. По мне – так ты ничио не понял, доргй малыш…
- Я тебя понял. И сейчас мне тебя жалко. Да и вообще, я за тебя волнуюсь…
- Тогда разве ты не понимаешь, что эта всесильность, так и не реализовалась во мне, или, надеюсь, пока не реализовалась. А иногда так хочется, перестать ощущать в себе эту бессмысленную потенциальную непогрешимость, и хотя бы на время утопить ее так, чтобы суметь не только не выговаривать слова, но и разучится думать.
- ???
- Не пугайся. Это все шуточки. Пойдем, я познакомлю тебя со своей женой и дам почитать кое-что действительно хорошее…