Идея блага – самое важное знание; через нее становятся пригодными и полезными справед-ливость и все остальное. Идею блага мы недостаточно знаем. А коль скоро не знаем, то без нее, даже если у нас будет наибольшее количество сведений обо всем остальном, ничто не послужит нам на пользу: это вроде того, как приобрести себе какую-нибудь вещь, не думая о благе, которое она принесет.
По мнению большинства, благо состоит в удовольствии, а для людей более тонких – в пони-мании, понимании того, что хорошо (по Платону это плохое объяснение). Те, кто определяет благо как удовольствие, бывают вынуждены признать, что есть и дурные удовольствия, даже очень дурные удовольствия, т.о. они признают, будто благо и зло – одно и то же. В качестве справедливого и прекрасного многие бы выбрали то, что кажется им таковым, хотя бы оно и не было им на самом деле, и соответственно действовали бы, приобретали и выражали свои мнения; что же касается блага, здесь никто не довольствуется обладанием мнимого, но все ищут подлинного блага, а мнимым всякий пренебрегает. К благу стремится любая душа и ради него все совершает, хотя сама до конца не уверена, что же благо есть на самом деле. Справедливость и красота, если неизвестно, в каком отношении они суть благо, не найдут для себя достойного стража в лице человека, которому это неведомо; без этого (без знания благого их назначения) никто и не может их познать.
Есть много красивых вещей, много благ и так далее, и мы разграничиваем их с помощью оп-ределения. Есть прекрасное само по себе, благо само по себе и так далее в отношении всех вещей, хотя мы признаем, что их много. А что такое каждая вещь, мы уже обозначаем соот-ветственно единой идее, одной для каждой вещи. Вещи можно видеть, но не мыслить, идеи же мыслить, но не видеть. Мы видим посредством зрения, причина зрения – Солнце. Глаза отчетливо видят предметы, освещенные Солнцем, это показывает, что зрение в порядке.
Чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно воспринимаемым ве-щам. Без его помощи мы не сможем ничего увидеть. Так и с душой: всякий раз, когда она устремляется туда, где сияют истина и бытие, она воспринимает их и познает, что показыва-ет ее разумность.
То, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью позна-вать, это и есть идея блага - причиной знания и познаваемости истины. Как правильно было считать свет и зрение солнцеобразными, но признать их Солнцем было бы неправильно, пра-вильно считать познание и истину имеющими образ блага, но признать что-либо из них са-мим благом было бы неправильно: благо по его свойствам надо ценить еще больше. Позна-ваемые вещи не только могут познаваться лишь благодаря благу, но оно дает им и бытие, и существование, хотя само благо не есть существование, оно — за пределами существования, превышая его достоинством и силой.

Из эйдоса блага следует концепция знания как понимания благого назначения вещи. В лю-бом нашем действии и познании самым важным является то, зачем мы это делаем или позна-ем. Если мы не знаем пользы или блага, проистекающего от нашего познания или действия, они бесполезны.

с этим можно соглашаться, а можно не соглашаться

Спорить с Платоном по этому поводу было бы абсолютно бесполезно. Он признает себя фи-лософом, т.е. обладателем истинного знания и если он сказал, что это так, значит, это так и никак по-другому. А кто с ним не согласен, тот стоит на пути мнения, ложного убеждения, ничего не знает об истинном бытие и в следующий раз его душа воплотиться в женское тело. (Судя по тому, что процент женщин в населении стремительно увеличивается, люди живут все более и более нечестиво, несправедливо и потакая желаниям тела.) Хотя нам как фило-софам быть может повезет совершить пару-тройку косых-кривых кругов на колеснице, тщетно пытаясь узреть поле истины, пока мы не столкнемся и не сломаем крылья, либо не вспотеем от напряжения и не отяжелеем. Результат один – мы на земле, и тело суть могила нашей души, пьяной и сбитой с толку. И так 10 000 лет… Единственное спасение – влюбить-ся в юношу, тогда у нас полезут перья во все стороны, мы будем чесаться и страдать, но лишь 3 000 лет. Такая ужасная перспектива светит всем, кто не согласен с Платоном, поэто-му уже более двух тысячелетий вся философия - только заметки на полях Платона (мой Пла-тон тоже весь в заметках, причем не только на полях, но и на обложке, шмуцтитулах, кореш-ках). А Аристотель хоть и утверждал примат истины перед дружбой с ним, но писал в Поли-тике: «действия отличаются не столько сами по себе, сколько тем, какова их конечная цель и ради чего они совершаются». Цель – вот главное, а для Платона главная цель – благо, польза. Если мы не знаем, что красота  принесет нам благо, мы б не стали ее познавать. И с другой стороны: если мы не знаем, зачем эта вещь, мы не можем сказать, что мы эту вещь познали. Например, тяжеленные бронзовые чушки, они же болванки, они же усеченные конусы, раз-бросанные по всему Криту, этакие 29-килограммовые приветы от минойской цивилизации. Мы знаем массу, металл, форму, плотность и т.д., но дают ли эти сведения полное знание о вещи? Пока не догадались, что это просто гири, благое назначение было скрыто.
В концепции знания как понимания благого назначения вещи чувствуется влияние Сократа, утверждавшего, что если человек знает добро, он действует соответственно и никак по-другому. А все зло проистекает от неведения. Потому что зло – это вред, а намеренно вре-дить себе никто не станет.
Итак, польза. Развивая эту концепцию, Чернышевский задал главный вопрос и сформулиро-вал некую идею абсолютного эгоизма, ярким представителем которой являлся Лопухов. В основании всех действий лежит выгода.
Все греки были рационалистами. Логос – вот сила. Бэкон тоже потом поддакивать будет: «Знание – сила!», а вместе с ним – почти вся Европа. Вот почему всех так тянуло понять о боге всю правду, тогда бы мы знали его и, соответственно, его замыслы, а зная его замыслы относительно нас, мы бы понимали благое назначение нашей жизни, и жить было бы про-ще….
Рационализм! Логос! Даже душа – это разум, а не что-то иное. Греки были настолько рацио-нальны, что простой квадратный корень из двух привел их в полную прострацию, заставив впоследствии разделить алгебру и начертательную геометрию. Нет иррациональности!
Но я не соглашусь, тем самым опровергнув Платона. Да, я иду на тысячелетние мучения, по-скольку нет ничего более ненавистного для меня, чем холодная расчетливость. Я наношу не-поправимый вред своей душе, и этого умник Платон никогда не поймет. Разве нет таких ве-щей, которые прекрасны своей загадочностью? Мы знаем о них все и в то же время – ничего. Цель – быть непонятыми. А сколько раз приходилось идти соответственно с чувствами, этим сгустком иррационального, не обращая внимания на разумные доводы разума! А если я не вижу никакого благого назначения вещи, неужели я не могу знать ее? Например, брошенная обертка от орбита без сахара. Да, польза от красоты и прекрасного очевидна, а вот польза от вшивости? Поэтому Платон и не рассматривает идею вшивости. Вшивость безобразна, т.е. без образа, без идеи. Только вши почему-то есть. Видимо поэтому, чтобы объяснить сущест-вования вошек без идеи вшивости, в Европе придумали их благое назначение как напомина-ние о любимом и миксере своей собственной крови и крови этого любимого. .
Становление к благу – это совсем непонятное. В мире много вещей, у каждой есть идея, идеи относятся к истинному бытию. Вещь тоже стремиться к благу, благо – это даже выше бытия, поэтому чтобы быть ближе к истинному бытию и тем самым к благу, вещи пытаются наибо-лее полно выразить свою идею, т.е. наиболее приобщиться к истинному бытию. Это ли имел в виду Платон?
В древней античности еще не произошло полного отделения понятий добра и зла. Зло пони-малось как не-добро, это еще наследие от мифоса. А мы современные люди, исперченные цивилизаций, разделяем добро и зло, более того – зачастую мы целенаправленно стремимся ко злу. Но это уже совсем другой вопрос, хотя тоже философский.

не воспринимайте это всерьез

Отредактировано ALEXANDRA (2006-12-18 12:26:23)